Когда ребенок "заговорил", понимал его бормотанье только дед. И переводил родителям, бабушке, няне... У всех детей собственный язык, но тут наслоились английские вкрапления: хлеб у него был ба, поезд - тень, вся радио и телеаппаратура - радя; последнее почему-то с французским прононсом.
Прошло пять лет. Всем было понятно, что старик только внуком и живет - уехать было нельзя, даже на месяц: дед тут же слегал в постель и начинал привычно умирать. Но уезжать, увы, приходилось. Да и ребенок - не игрушка и не сиделка.
Умер дед неожиданно: поговорил с внуком по телефону, подошел к столу отрезать себе арбуз и упал. Мы были рядом, в каких-то трехста километрах. Приехали сразу, но сына с собой не взяли - понятно, какая бы это была для него травма.
После похорон, поминок, уборки в доме решили, что теперь можно и привезти, предварительно подготовив. Нам казалось, мы это сумели. Он слушал внимательно и почти спокойно. И даже ключевое слово никакой особой реакции не вызвало.
Когда приехали, старались постоянно его отвлекать новыми игрушками, мультиками, велосипедом. Нам даже показалось, что усилия чрезмерны - ребенок был почти прежним, только менее разговорчивым и веселым.
Вечером жена неосторожно задела кресло-качалку: ребенок вздрогнул, некоторое время смотрел, как оно продолжает качаться, потом вдруг истошно завопил: "Я хочу, чтобы он здесь сидел!.."
Мы убрали в кладовку кресло и дедушкин плед. Через пару дней уехали из этого дома. А еще через месяц из страны.