Внезапный страх исчезновения
Верующие люди этого страха лишены. У атеистов он принимает порой причудливые и жутковатые формы. Имя не назову. Да оно вам ничего и не скажет – забыт прочно и навсегда. А вот фотографию опубликую – да простит меня родня, если она осталась – просто для того, чтобы вы представили о ком пойдет речь.
Он был писатель. С пьяну полез к молодой (условно) поэтессе – страшненькой, картавой, бездарной, но других рядом не было. Она не отдавалась: смысла не было – и не нравился он ей (старый, ущербный), и в поэтической карьере помочь не мог – редактируемый им альманах издавал только прозу.
Это был выездной семинар. Пили все. И перетрахались все. Это нормально, так всегда бывает. И этому старому пердуну она бы, наверное, отдалась, но у нее был опасный период (а наденет ли он презерватив – это еще вопрос) и уж очень этот сибирский прозаик был занудлив. Он клянчил то, что нормальный мужик должен был взять сам и сразу (быть может, с элементами легкого насилия – женщинам это обычно нравится).
Он долго и молча курил, потом куда-то ушел, потом (когда она уже почти спала) вернулся, разделся, лег рядом, даже успел стянуть с нее трусы. Упорно пытался пристроить на место свой вялый член и гнал несусветную пургу: типа, я дам тебе
денег, я отпишу тебе квартиру, только роди мне ребеночка.
Ага, сейчас, размечтался!.. Он понял, что она ему не верит: достал из карманов деньги (наутро оказалось – много), называл адрес ее будущего жилья – Сокольнический вал, дом 24, корпус 3.. Потом снова лег рядом, долго елозил и даже почти вошел. Но она девка не промах: вовремя спохватилась, вовремя отодвинула попку, и сперма «классика» пролилась на ее бедро и казенное белье.
После этого он как-то сразу скис. Сидел на кровати, обняв своими огромными
ручищами седеющую голову.
– Я скоро умру, – ни к селу, ни к городу сообщил он.
– Все мы умрем, – мудро заметила она. – Иди к себе, поспи.
Он молча встал и ушел. Больше они не виделись.
Он умер через три месяца. Жена вроде бы у него была, но детей не было. Последние потенциальные дети умерли в прачечной №3 города Иркутска.
Писатель он был очень средний – книги его не переиздаются, имя прочно забыто. А вот человек, говорят, был не плохой. Знакомы мы были шапочно (когда он вел передачу на ТВ-центр), общих знакомых мало, кто сейчас живет в квартире в Сокольниках, не знаю.
Морально устойчивая поэтесса после его смерти отметилась гнусными воспоминаниями в коллективном сборнике (я их частично процитировал), сейчас живет в Израиле, работает в русскоязычной газете.
…Требуется ли какая-то мораль? Всё надо делать вовремя, друзья.
Последний эпизод ничего не решал: если бы вместо засохшей спермы был сейчас аспирант ВШЭ, курчавый либерал, соратник Гозмана, Белковского и Навального, а его пухлая мамашка заведовала отделом критики «Нового мира» или «Знамени», – то и Израиль бы не плакал, и мы бы как-нибудь обошлись.
Он был писатель. С пьяну полез к молодой (условно) поэтессе – страшненькой, картавой, бездарной, но других рядом не было. Она не отдавалась: смысла не было – и не нравился он ей (старый, ущербный), и в поэтической карьере помочь не мог – редактируемый им альманах издавал только прозу.
Это был выездной семинар. Пили все. И перетрахались все. Это нормально, так всегда бывает. И этому старому пердуну она бы, наверное, отдалась, но у нее был опасный период (а наденет ли он презерватив – это еще вопрос) и уж очень этот сибирский прозаик был занудлив. Он клянчил то, что нормальный мужик должен был взять сам и сразу (быть может, с элементами легкого насилия – женщинам это обычно нравится).
Он долго и молча курил, потом куда-то ушел, потом (когда она уже почти спала) вернулся, разделся, лег рядом, даже успел стянуть с нее трусы. Упорно пытался пристроить на место свой вялый член и гнал несусветную пургу: типа, я дам тебе
денег, я отпишу тебе квартиру, только роди мне ребеночка.
Ага, сейчас, размечтался!.. Он понял, что она ему не верит: достал из карманов деньги (наутро оказалось – много), называл адрес ее будущего жилья – Сокольнический вал, дом 24, корпус 3.. Потом снова лег рядом, долго елозил и даже почти вошел. Но она девка не промах: вовремя спохватилась, вовремя отодвинула попку, и сперма «классика» пролилась на ее бедро и казенное белье.
После этого он как-то сразу скис. Сидел на кровати, обняв своими огромными
ручищами седеющую голову.
– Я скоро умру, – ни к селу, ни к городу сообщил он.
– Все мы умрем, – мудро заметила она. – Иди к себе, поспи.
Он молча встал и ушел. Больше они не виделись.
Он умер через три месяца. Жена вроде бы у него была, но детей не было. Последние потенциальные дети умерли в прачечной №3 города Иркутска.
Писатель он был очень средний – книги его не переиздаются, имя прочно забыто. А вот человек, говорят, был не плохой. Знакомы мы были шапочно (когда он вел передачу на ТВ-центр), общих знакомых мало, кто сейчас живет в квартире в Сокольниках, не знаю.
Морально устойчивая поэтесса после его смерти отметилась гнусными воспоминаниями в коллективном сборнике (я их частично процитировал), сейчас живет в Израиле, работает в русскоязычной газете.
…Требуется ли какая-то мораль? Всё надо делать вовремя, друзья.
Последний эпизод ничего не решал: если бы вместо засохшей спермы был сейчас аспирант ВШЭ, курчавый либерал, соратник Гозмана, Белковского и Навального, а его пухлая мамашка заведовала отделом критики «Нового мира» или «Знамени», – то и Израиль бы не плакал, и мы бы как-нибудь обошлись.